Николай Свечин: "Нижний Новгород еще немного такой, как на фотографиях Дмитриева"

НИА "Нижний Новгород" - Михаил Штейман

- Николай Викторович, расскажите о вашей новой книге, которую недавно поступила в редактуру?

- Это уже десятая по счету книга о приключениях Лыкова и его друзей, она называется "Мертвый остров". Действие происходит в 1889 году на Сахалине. Лыков приезжает туда вместе со своим товарищем, подполковником Таубе и они, как обычно, "вляпываются" в очередную историю. Книга должна выйти в марте в издательстве "Эксмо". В июле появится "Московский апокалипсис", история не о Лыкове, а о Московском пожаре 1812 года. Следующая должна выйти в ноябре, и я пока не знаю, о чем она будет. Когда я сочинял для себя, то мог сам решать, что и когда писать. Но я хотел стать профессиональным литератором. Я им стал, и сейчас все очень жестко. Вот, получил сообщение, что у нас в Нижнем Новгороде открывается новый историко-художественный журнал. Просят что-нибудь для публикации, нигде до того не печатавшееся. Но у меня ничего свободного нет - все продано заранее! Должен быть такой момент, когда книга готова, а договор еще не подписан, и я являюсь хозяином текста и могу часть его передать. То есть, я попал в число тех авторов, у кого редко бывают свободные тексты – это хорошо и плохо одновременно.

- На какое время рассчитан ваш договор с издательством?

- Сейчас исключительные права на публикацию всех моих книг проданы "Эксмо". Первый договор был рассчитан на три года и касается восьми книг. Каждая новинка – это дополнительный договор. В мае 2016 года я верну себе права на первые восемь книг, а новинки еще останутся у издательства. Это неудобно. Я не люблю продавать исключительные права, хотел бы - простые, но как автор до этого еще, видимо, "не дорос". Так не интересно издательству, которое вкладывается в рекламу моих книг и хочет иметь их в полном распоряжении. Если по "Лыкову" будет снят сериал, то это может стать для меня серьезным шагом вперед. И хотелось бы, чтобы к тому времени все права на все книги вернулись ко мне. Я пытаюсь так подгадать, но это сложно. Дело в том, что с экранизацией возникли заминки.

- Как идет работа по созданию сериала? Написан ли уже сценарий?

- Это какая-то необъяснимая для меня вещь. Я считал, что мои книги легко экранизировать: много действия, понятные герои, есть много авторов, которые успешно пишут сценарии. С момента подписания договора с "Первым каналом" прошло уже больше десяти месяцев. Люди начинали писать, бросали, их заменяли другие. Сценария нет до сих пор. А пока его нет, нет и понимания того, что будет дальше. В мае сценарий сериала по "Лыкову" должен быть принят генеральным директором "Первого канала" Константином Эрнстом. После этого начинается подбор актеров и съемки. Но пока режиссер будущего фильма Олег Погодин меняет сценаристов и остается ими недоволен. Я даже боюсь высказывать свое мнение, поскольку один раз уже сделал это. Первый вариант был очень плох, и я сказал, что если фильм будут делать по нему, то я снимаю свое имя. После этого новые варианты мне уже не показывают, и я остаюсь в неведении, получается ли у них или нет. Сейчас над сценарием работают два новых человека. Они, что называется, в теме – умеют писать и знают историю. Надеюсь, у них получится.

- Вы работали на заводе, получили экономическое образование, были чиновником в городской администрации, потом занимались бизнесом. В какой момент вашей жизни появился интерес к истории и краеведению?

- Он был всегда. Со школы мне была интересна история России и история Нижнего Новгорода. Когда в 1987 году я поступал на работу в Горисполком, этот интерес к истории мне помог. Я претендовал на должность инструктора горисполкома по Сормовскому району. И вопрос, брать меня или не брать, решался первым секретарем Сормовского райкома партии Шайдаковым. Собеседование с ним складывалось для меня неудачно. Я видел, что он меня брать не хочет. И, уже под конец, он начал вдруг рассказывать, как в Сормове пытаются сохранить дом рабочего-революционера Дмитрия Павлова. А я ему заявил, что недавно написал в "Ленинскую смену" статью о том, как у нас плохо помнят о памятниках архитектуры, о местах, связанных с историческими личностями. Например, на улице Рождественской есть дом, отмеченный мемориальной доской. На ней указано: здесь жил большевик Евлампий Дунаев. А на расположенной неподалеку бывшей гостинице Соболева, в котором по дороге на кумысное лечение останавливался Лев Толстой, доска не висит. Прошло уже больше 20 лет, но она там так и не появилась. Оказалось, первый секретарь тоже любит историю, заметил мою статью и очень ее одобрил. Выслушав меня, он вывел: "на работу принять".

Исторических мест, никак не отмеченных, в нашем городе много. Есть, например, участок, на котором, по преданию, стояла изба Кузьмы Минина. Не тот боярский двор, что подарило ему государство после 1612 года, а простая изба, в которой он жил, когда был еще посадским старостой. Это место не обозначено ни в одном из путеводителей. Сейчас там стоит особняк начала XIX века. На городское предание ссылается первый нижегородский краевед Храмцовский. Это же интересно! Надо изучить подсказку краеведа, попытаться проверить данные, порыться в архивах. Но никто этого не делает. Как будто Храмцовский ничего не писал… Однако книга существует, она известна многим нижегородцам. Почему же мы так ленивы и не любопытны? Почему не поставить рядом памятный знак? Да, есть лишь давняя легенда, народная молва, но она ведь на чем-то основана? Давайте так и укажем: здесь предположительно стоял дом Кузьмы Минина. Туристы пойдут, жизнь появится. Но Благовещенская слобода тихо угасает, и это никого не беспокоит.

Когда строили больницу Семашко, на ее месте разрыли старый могильник IX-X века. Города еще не было, а там уже жили люди. На месте бывшего кафе "Олень" на площади Минина и Пожарского нашли городище, там тоже жили люди. У нас истории здесь немерено. А в Кузнечихе еще сто лет назад паслись коровы жителей окрестных деревень. Историю надо беречь, она может закончиться, как любой другой ресурс, а мы ее теряем. Для меня краеведение – это отдушина, мощный интерес, который помогает мне в моей работе. Именно интерес, а не профессия: я историк-дилетант. То есть, это увлечение, не более того. Когда я давным-давно поступал на ПромЭк Горьковского университета, одним из вступительных экзаменов была история. Принимали молодые преподаватели, одному из которых и я стал отвечать. Послушав какое-то время, он позвал остальных, и они начали втроем гонять меня по истории Великой Отечественной войны. Потом я их начал гонять. Ребята тогда по-детски обиделись, что я не иду к ним на факультет, и снизили мне оценку на бал. Формально за то, что ошибся на два года в датировке восстания Пугачева. А я не мог пойти на истфак, поскольку с заиканием невозможно преподавать.

Я считаю, что лучший способ образования – это когда тебе самому хочется знать. Не по необходимости, а по душе. То, что мне интересно, я усваиваю быстро и хорошо, а то, что неинтересно, читать не стану. К сожалению, мое самообразование однобоко. Понимаю, что есть хорошие образцы литературы, но, к сожалению, сегодня они мне не притягивают. В отличие от тех же мемуаров. Я понимаю, что надо быть более разносторонним, но пока увы. Мой герой, сыщик Лыков, живет в конце XIX века. И о той России я читаю с утра до вечера с удовольствием, с наслаждением, я купаюсь в этом времени. А Пелевина и Сорокина, например, не открыл и пока не собираюсь. Улицкую прочитал с большим удовольствием. Я понимаю, что надо бы знать своих современников, их книги. Но в 19-м веке мне интереснее, чем в 21-м.

Сначала я пытался совмещать писательство с бизнесом, потом понял, что это невозможно и необходимо сделать выбор. Я поставил все на книги. И сейчас, кажется, выхожу на тот уровень, когда они должны начать меня кормить. Несколько лет это было чем-то вроде венчурного бизнес-проекта: я нигде ничего не зарабатывал, жил на старые накопления и пытался пробиться. А пробиться, на самом деле, трудно. У нас в стране человек 15 живут писательским ремеслом, и стать 16-ым очень непросто. Особенно, когда тебе немало лет и ты живешь не в Москве. Это очень трудный хлеб и им занимаются только те, кто ничем другим заниматься не может, те, из кого, что называется, "прёт". Кто уже не в силах не писать. И, если угодно, я личным примером пытаюсь доказать, что невозможное возможно. Думаю, что если и дальше так пойдет, и меня будут читать, то шансы пробиться есть. Когда я занимался бизнесом, у меня были начальники, подчиненные, контрагенты. Сейчас я завишу только от одного человека – от читателя. Такая зависимость меня устраивает. Это мой формат, с ним я готов работать. Я был и владельцем и совладельцем, и наемным работником – все перепробовал, но это кончилось ничем. У меня нет к этому таланта. Нужно очень хотеть получить прибыль, у меня так не получалось. Нельзя быть успешным, если занимаешься не своим делом.

- Я прочитал "Завещание Аввакума", "Хроники Сыска", "Охота на царя", "Между Амуром и Невой". Особенно интересно было читать первые три книги, поскольку они о Нижнем Новгороде.

- Нижегородцы жалуются мне, что в истории о Лыкове и его друзьях больше нет Нижнего, но это неизбежно. Не могут эти люди всю жизнь заниматься сыском здесь, они переросли этот город. Герои книг перешли на службу в департамент полиции. Их пути теперь лежат в Санкт-Петербург, Москву, Варшаву, на Сахалин. Потом будет Ташкент и что-то еще. Нижний Новгород – это начало истории.

- Они едут, а вы с ними едете или остаетесь в Нижнем?

- Я не был ни в Варшаве, ни на Сахалине. Не был и в Дагестане, где Лыков и Таубе уже побывали. Зато, конечно же, в Москве и Питере исходил все улочки. Варшаву пришлось писать по источникам. Потом получил от поляков письма, что нигде особо не наврал. В книге про Варшаву я пытался понять, есть ли наша вина перед поляками или нет. Вопрос болезненный. Поляки считают, что мы кругом перед ними виноваты, а мы считаем, что поляки сами много нам должны. Как я понял проблему, так и написал. Хотел, чтобы было честно. И получил довольно лестное письмо от одного поляка. По его словам, я написал о поляках так, как почти невозможно написать русскому. То есть, с его точки зрения, объективно. В польских обидах много правды настоящей, но много и субъективной. Потому, что не бывает такого, чтобы одни были белыми и пушистыми, а другие кругом палачами. Мы старые соседи, и обиды накопились с обеих сторон. И если начать их сравнивать и взвешивать, кто кого больше обидел, это не кончится никогда.

- Читая ваши книги можно с легкостью погрузиться в атмосферу Нижнего Новгорода конца XIX века. По ним можно изучать его историю. Тот город, который вы описываете, дошел до нынешнего времени улицами Рождественской, Ильинской, видами на Нижегородскую ярмарку, Стрелку. Именно эти места нижегородцы любят больше всего. Как вы выдумаете нижегородцы, которые родятся через 10-20 лет, будут любить свой город, учитывая, что они не будут знать Нижний Новгород неспешным и уютным, каким он был раньше?

- Город уже давно не тихий и не уютный. Он давно промышленный, индустриальный. Его историческая составляющая исчезает, но Ока, сливающаяся с Волгой, вид на Стрелку, на Заволжье останутся такими же, какие они есть. Они никуда не денутся, и Кремль никуда не денется. Это осколки истории, их становится меньше, но они уцелеют и флер времени сохранится. Я думаю, что всегда найдутся нижегородцы, которым это будет греть душу. И всегда будут гости, приходящие в восторг от наших видов. Нижнему Новгороду почти восемь веков - это такой сгусток энергии наших предков, что земля, на которой он стоит – "фонит". Предки подают нам сигналы: "Ребята, мы тут жили! Здесь вообще до вас было много чего интересного!" Всегда есть люди, которые эти сигналы ловят. Я иногда думаю: смог бы я, например, жить в Тольятти? Там нет истории, а в Нижнем Новгороде она повсюду. Причем в Сормовском районе одна, на Автозаводе – другая, в Канавино – третья.

Я хорошо себе переставляю, как развивался город: где и в каком году что стояло, как менялся облик Нижнего. Многие мои земляки этого не знают, но им интересен родной город, и они стараются это узнать. Мои книги в том числе для них. Есть читатели, которые ходят с ними по городу как с путеводителем. Одна из моих задач дать материал для тех, тех, кому это интересно. А дальше люди сами будут осваивать историю.

Поехать в Варшаву, Дагестан или на Сахалин – это пока не мое. Я пишу о них сидя дома и, естественно, где-то ошибаюсь. Ошибки мне очень не нравятся, я пытаюсь их отследить: получаю письма, вношу правку. Я пока не настолько известен, чтобы путешествовать по тем местам, которые описываю. Меня зовут в Якутию, говорят, что предоставят все необходимые архивные данные, только пусть Лыков туда приедет. Звали также в Самару, в Пятигорск. Но у меня свои императивы. Я знаю, о чем будут ближайшие пять книг. Вообще же история Лыкова завершится в 1917 году вместе с историей Российской империи.

- Где вы больше всего любите гулять в Нижнем Новгороде?

- По тем улицам, которые меньше других изменились - улице Ильинской и Рождественской. Гуляешь и любуешься – вот банк Бугрова, а вот - дом графини Паниной или купца Обрядчикова. Я люблю те места, где ходишь и видишь много осколков той, прежней жизни. Она словно манит из прошлого. А если выйти, например, на улицу Белинского, там одно новье, там уже нет истории.

- Когда вы говорите о Рождественской, я вас понимаю, но когда вы говорите об улице Ильинской, я с вами согласен не до конца. Ведь сейчас Ильинка – это полуразвалившиеся дома с устаревшей инфраструктурой и, зачастую, отсутствующими коммуникациями. С каждым годом Ильинки становится все меньше и меньше. Дома сносятся один за другим.

- В этом нет ничего хорошего. Можно было сделать реконструкцию и сохранить ее, как это делается во всем мире. Да, это дорого. В Таллине люди живут в домах, где до этого четыре века жили их предки, и они этим гордятся. А у нас думают, как сломать, а еще лучше сжечь. Историческая застройка – это капитал города, на котором можно зарабатывать, развивая туризм. А если старый город снести, то кто сюда поедет? Да, сделать это сложно. Сначала нужно вложить массу денег, а потом уже начать что-то с них получать. Но это и есть планирование – то, чем должна заниматься городская власть: сегодня найти деньги и сохранить то, что осталось, а потом сделать из этого туристически привлекательные объекты и организовать поездки. Старые города – это сложные механизмы, которые требуют бережного обращения, ухода, лечения, денег и умного обращения.

Нижний Новгород еще немножко такой, каким он предстает на фотографиях Дмитриева, но этого не останется, если мы будем все ломать. Мне не нравится, что на Ильинке разрушили дом, который был вполне крепким и целым. Ну и что, что там не жили знаменитости?! Это дом, которому более ста лет! Исторический подлинник, он сам по себе уже является ценностью. Но особняк мешал строителям, и его сломали. Когда идешь, например, от Лыковой дамбы по Ильинке в сторону Волги, там нет ни одного нового дома. И все они старые, красивые, неподдельные. Это самая замечательная часть Ильинки. Там ничего делать не нужно, надо оставить все как есть, только повесить доски и написать, где чей дом. Жалко Ильинскую, для меня она такая же милая, как Рождественская или Тихоновская.

- Как на ваш взгляд, исходя из вашего опыта, из общения с читателями меняется жизнь в стране, городе в последнее время?

- Мне трудно судить. Я только понимаю, что жизнь становится сложнее для тех, кто небогат. Не стало бесплатной медицины. Мне не нравится, что есть несколько госкорпораций, от которых кормятся те, кому это позволено. А остальным приходится выживать. Я уже давно не экономист и не могу сделать хороший экономический анализ, но то, что происходит в экономике, кажется мне удручающим.

- Но если мы придем на любое из областных совещаний по итогам года, то услышим, что большинство показателей выросло, а в области жизнь становится лучше.

- Разумеется. Они будут говорить, что жизнь становится все лучше и лучше. Скажут, посмотрите, какая получилась Олимпиада! Мне 55 лет, я помню время Брежнева, Горбачева, Ельцина, теперь время Путина. История слоняется по спирали: мы построили больше спортивных объектов, но не по этим параметрам оценивается жизнь населения. Оно либо довольно, либо недовольно. Сейчас население недовольно. Оно становится все беднее. У кого получается богатеть? У того, кому позволили кормиться от наших госкорпораций. Если я поставщик Газпрома или Транснефти, то я плачу им "откаты" и у меня все классно. А если я маленький бизнесмен, то у меня ничего не улучшается – я к кормушке не допущен. Мои покупатели – это пенсионеры, которые беднеют. Получается, что для того, чтобы быть успешным, надо быть допущенным.

Я считаю, что жизнь становится хуже. Это не вина городской власти, это вина всей нашей системы. То, что происходит на Украине – попытка плохими средствами изменить плохую систему. Но изменить! А у нас какое-то зажатое состояние, когда все всё понимают, но сказать правду боятся. Я же вырос в Советском Союзе. Я ничего не забыл. То, что потихоньку наступило в стране, все больше становится похоже на реалии моей юности. Ситуация в экономике неотделима от ситуации в политике, а она – не демократична. Меня это не радует ни как историка, ни как нижегородца, ни как бывшего экономиста. Система работает все хуже. Я уважаю нашу власть все меньше и меньше. Тот, кто изучал историю, знает: реформы в России могут делаться только сверху, снизу получается лишь кровавая революция. Но власть очень неохотно идет на реформы сверху и делает это очень неумело. Нужна власть умная и ответственная перед населением. А когда ответственности нет, выборы ничего не решают, ей не надо быть умной, она сама себя выбирает. Это же не может длиться вечно! Но люди, которые принимают решения, истории не учили.

Прежде было больше свобод. Теперь их потихоньку вычеркивают. Взять историю с телеканалом "Дождь". Ясно, что просто дали команду "фас". Искали повод, чтобы закрыть независимый канал, и нашли. Это было бы невозможно 15 лет назад. Получается, что скоро у нас вообще ничего нельзя будет обсуждать.

- Является ли Алексей Лыков героем того времени, которое вы описываете?

- Герой моих книг – это само время. Серия называется "Происшествия из службы сыщика Алексея Лыкова и его друзей". Она описывает людей, которые служат России как умеют: это разведчик подполковник Таубе, вице-директор департамента полиции Благово, сыщик Лыков. Система – всегда жесткая. Тем более в полиции, где служба неблагодарная. Я пишу детективы, придумываю сюжеты, но в них много правды. Часто герои – это реально жившие в то время люди. Я их соединяю с героями вымышленными и помещаю в ту среду. Фон повествования имеет для меня самостоятельное значение. Я пытаюсь описать жизнь того времени, какой я себе ее представляю. Для меня важно, чтобы она была передана правдиво. Действие начинается в эпоху Александра II, далее идет царствование Александра III, все кончится эпохой Николая II и революцией. Герои моих книг находятся уже на краю бездны. Пока идет мирная жизнь, но приближается 1905 год, затем Первая Мировая война, в которой они все либо погибнут, либо уедут в изгнание. В стране никого из них не останется. Общество, которое я описываю, исчезнет бесследно. И в этом есть отложенная драма. Но пока все эти ужасы еще впереди. И я пытаюсь напомнить читателям, какой была та Россия: что там было хорошего, что - плохого. Какие там жили люди, какие были уголовники, какая полиция, какая администрация.

- Как вы считаете, такие герои, как Лыков и Таубе, могут существовать в нынешнее время?

- Такие герои всегда были и будут. Это люди, у которых есть чувство долга. Они понимают, для чего они предназначены. Их миссия – защищать слабых. Они – сильные люди с правильным знаком. Есть сильные люди со знаком "минус" – это злодеи. Общество всегда нуждается в защитниках, в таких как Лыков и его друзья. Это последние представители вымершей породы. С чего началась Февральская революция? На улице чернь стала убивать городовых, с офицеров начали срывать погоны. Прорвало плотину, и хаос затопил страну. Всегда идет борьба между злом и добром, хаосом и порядком. И Лыков защищал больше чем порядок. Он защищал нормальный мироуклад. Со всеми минусами, но это была великая страна, а ее взяли и погубили.

Такие люди как Лыков были и потом, есть они и сейчас: в армии, ФСБ, полиции. Почему Москву не отдали в 1941 году? Потому что кто-то взял и не пустил немцев. Есть дневники Франца Гальдера, начальника штаба сухопутных сил вермахта. Он пишет: 22 июня – немцы напали на СССР. 22 июля, через месяц, они потеряли убитыми 100 тысяч человек. Столько же, сколько при оккупации Польши, Франции, Норвегии, Греции, Югославии вместе взятых. Гальдера это поразило. И он спрашивает себя: как же Германия будет воевать с Россией дальше, если только за месяц войны она понесла такие потери? А просто русские – не французы, они отступали, но бились. Попадали в плен, гибли сотнями тысяч в окружениях, многие сложили оружие, но армия сражалась. И к Москве немцы выдохлись. Лыков такой же. Это тот, кто на своем участке не отступает. Люди долга всегда были в нашей стране, всегда ее выручали. И они никогда здесь, слава Богу, не переведутся.

- Вы пишете детективы о прошлом. Есть ли у вас планы и желание попробовать себя в бытописательстве? Предположим, перейти от жанра исторического детектива к повести или роману?

- Это слишком ответственное решение. Я пока не вижу в себе способностей для того, чтобы писать хорошую прозу. Такое решение должно созреть, это ступеньки, по которым надо подняться. Я могу так и остаться автором исторического детектива, где мне хорошо и комфортно. Но человек, который пишет "легкую" развлекательную литературу, часто в душе мечтает подняться выше. Я не исключаю, что такое желание появится и у меня. Когда я допишу историю про Лыкова, появится вопрос: что дальше? Возможно, я сделаю такую попытку, возможно, не сделаю, побоявшись неудачи. В ближайшие годы точно нет. Сначала я хочу научиться хорошо делать, то, чем я занимаюсь сейчас.

В нашем городе сегодня есть только один настоящий, крупный писатель – это Прилепин. Все остальные, на мой взгляд, просто беллетристы, и я в их числе. А Захар пишет очень достойную прозу, его книги заставляют мучиться несовершенством мира. Стать хорошим беллетристом мне хочется. А сделаться одним из писателей, которые стучатся прямо в душу к человеку, я, скорее всего, не сумею. И не уверен, буду ли пытаться.

- Если вы все-таки решитесь попробовать себя в высоких литературных жанрах, о чем будут ваши книги?

- Если я возьмусь за настоящую прозу, то буду описывать что-то из моего личного опыта. Ни в коем случае не исторический роман. Скорее, это будет попытка осмыслить что-то мне современное. Писать об истории мне легко – там моя фантазия, там мой любимый XIX век, там мне комфортно. А серьезная книга заставит заняться глубоким самоанализом. Это очень трудное, болезненное занятие, не всем оно нравится. Поэтому, если я об этом и думаю, то пока очень отвлеченно.